№ 3 (2024)

В современной уголовно-процессуальной науке не вызывает сомнений тот факт, что прокурор и подчиненные ему сотрудники прокуратуры являются участниками уголовного судопроизводства. Отдельные дискуссии возникают лишь при обсуждении вопроса об отнесении прокурора к стороне обвинения. Вместе с тем роль и функции должностных лиц органов прокуратуры в производстве по уголовным делам не так очевидны и однозначны. Хотя ч. 1 ст. 37 Уголовно-процессуального кодекса РФ закрепляет за прокурором функции надзора и уголовного преследования, не всегда руководители органов прокуратуры и подчиненные им сотрудники преследуют данные цели и не всегда должностные лица органов прокуроры действуют в статусе прокурора или государственного обвинителя. Анализируя действующие нормы уголовно-процессуального законодательства и сопоставляя их с фактической правосубъектностью прокурорских сотрудников, вступающих в отношения с участниками уголовного судопроизводства, автор обосновывает вывод о необходимости разграничения двух принципиально различных правовых статусов должностных лиц органов прокуратуры: 1) должностной статус прокурора как руководителя органа прокуратуры, позволяющий ему осуществлять государственно-властные полномочия по надзору за органами предварительного расследования без принятия дополнительного процессуального статуса участника судопроизводства; 2) уголовно-процессуальный статус, приобретаемый должностным лицом органа прокуратуры, в т. ч. прокурором, на определенный период (этап, стадию) уголовного судопроизводства с целью осуществления одной из двух процессуальных функций – уголовного преследования (приобретает статус государственного обвинителя) либо правоохраны, защиты интересов человека, общества и государства (приобретает статус иного прокурора или представителя прокурора).

Неоднозначность толкования норм, применяемых при оспаривании сделок в рамках возбужденного дела о банкротстве, и отсутствие в них четких критериев оснований оспаривания сделок должника обусловливает целесообразность глубокого комплексного теоретического исследования таких категорий, как злоупотребление правом, неравноценность встречного исполнения, искусственная задолженность. Проведенный анализ судебной практики позволил сделать вывод о том, что недействительные сделки должника, совершенные при злоупотреблении правом, с целью создать искусственную задолженность или с неравноценным встречным исполнением, выявляются по признакам, пусть и основанным на личном убеждении судьи, но все же позволяющим установить их с высокой степенью достоверности. К таким признакам, в частности, относятся: экономическая нецелесообразность сделки, когда должник, к примеру, при наличии финансовых затруднений, продал основные средства производства, чем лишил себя основного вида деятельности и получения прибыли; перечисление должником денежных средств транзитом через дружественные организации, вернувшихся должнику уже в виде займа от подконтрольной организации; получение займа наличными денежными средствами от физических лиц, не имеющих финансовой возможности представления займа; отсутствие возможности у поставщика поставить товар, за который сформировалась задолженность у должника; отсутствие в бухгалтерской отчетности должника и его контрагента сведений о сделке и др. Авторы считают, что отсутствие оснований ответственности за намеренные действия по созданию искусственной задолженности и злоупотребление правом, отсутствие четких критериев равнозначности встречного исполнения приводят к тому, что недобросовестные участники экономического оборота получают необоснованную выгоду. В связи с этим предлагается более четко обозначить в законе специальные основания оспаривания сделок должника по намеренному созданию искусственной кредиторской задолженности, выводу активов должника, а также установить основания ответственности и последствия для недобросовестных лиц.